Михаил Баранник: "Я продаю свои медицинские услуги"

     Интервью, которое,  мои уважаемые читатели я вам сегодня предлагаю, состоялось ещё 24 декабря 2007 года.

Если бы мне кто-то сказал до того дня, что я полтора часа буду с интересом разговаривать с руководителем Косметологической клиники, то не поверила бы в это! Тем не менее, то, во что трудно поверить, произошло.

     Я приехала на Иваньковское шоссе, 3, в Лечебно-реабилитационный центр Росздрава, чтобы поговорить с Еленой Олеговной Беляниной и Александром  Львовичем Соколовым. Но в назначенный час Елена Олеговна была ещё занята, и я оказалась в кабинете Михаила Ивановича Баранника. Признаюсь, у меня это вызвало некоторое раздражение: «Ну, вот, сейчас буду слушать краткое содержание журнала «Cosmopolitan».

Но…слово за слово, и оказалось, что я ошиблась! Разговор наш нельзя назвать «флебологическим» - именно поэтому у меня так долго не доходили до него руки – но, думаю, он заинтересует многих.

 Итак, 24 декабря 2007 года, Лечебно-реабилитационный центр Россздрава на Иваньковском шоссе, 3.  Интервью с Михаилом Ивановичем Баранником.

Михаил Баранник:  Вы знаете. Ведь медицина развивается по спирали. Мы прекрасно понимаем, что многие методики в своё время были забыты только потому, что появились новые более модные. Но проходит время, мода уходит, начинают вспоминать те старые, но уже в новой ипостаси. Если мы будем говорить о пиявках, то крем с гирудином – это вещь на сегодняшний день вполне нормально применимая.

Елена С.: Крем «Софья»?

Михаил Баранник: И «Софья»…

Елена С.: А в каких случаях эта вещь применима. Что можно вылечить…

Михаил Баранник: Пиявками?

Елена С.: Кремом «Софья».

Михаил Баранник: Ну, я не применяю крем «Софья», поэтому не могу про него сказать, но в принципе, если мы говорим о гирудине, то мы применяем подобного типа мази, кремы и гели в нашей повседневной практике после операций.

Елена С.: Это помогает?

Михаил Баранник: Да, мазь с гирудином, гомеопатическое средство арника тоже хорошо помогает. Лучше, чем традиционно известная мазь, как гепариновая.

Елена С.: Я принимала сеансы гирудотерапии, наверное, штук 12 приняла. Поэтому у меня есть своё мнение о пиявках.

Михаил Иванович, Вы по специальности кто? Я имею в виду Вашу медицинскую специализацию.

Михаил Баранник: Я челюстно-лицевой хирург, онколог – опухоли головы и шеи.   

Елена С.: То есть Вы – хирург? Специализация у Вас – хирургия?

Михаил Баранник: Да, да.

Елена С.: Признаюсь, что я впервые слышу, чтобы  хирург говорил, что пиявками можно что-то вылечить.

Михаил Баранник: Я не говорю, что можно что-то вылечить. Я говорю о том, что пиявки – это хорошее терапевтическое средство. Другое дело, что сейчас у нас появились врачи гирудотерапевты. Разве есть такая специальность – врач по пиявке? Это же тоже неправильно. И этот врач пытается занять себя работой и, естественно, что пиявкой сейчас лечат всё, что угодно. Это неправильно.

Опять же, есть нормальные показания. Есть, допустим, определённые транзиторные мигрени, которые я думаю, хорошо лечатся пиявками. Я думаю, я не лечу пиявками. Я общаюсь с людьми, которые принимают сеансы пиявок периодически. У меня пациенты такие  бывают. Я общаюсь с гирудотерапевтами, к которым я отношусь несколько настороженно, но, тем не менее, понимая, что в целом пиявка  медицинская – вещь хорошая, я говорю, что пиявки – это  нормально. Я не разу не говорил, что ими можно вылечить варикозную болезнь и никогда не скажу, наверное,  но   изменить реологию крови пиявкой можно. Это однозначно.  

Елена С.: Я принимала сеансы гирудотерапии в связи с тем, что у меня после флебологической операции долгое время не проходил отёк. Надо признать, что отёк прошел после первых же двух сеансов.  Но обстоятельства, сопровождающие сеансы гирудотерапии  оставили у меня тяжелые воспоминания. Мне было просто интересно, но повторить тот подвиг я не смогу. На 2 месяца, пока продолжались эти сеансы, нужно было полностью изменить свой образ жизни – одеваться с учетом приклеенных к телу прокладок, отказаться от посещения бассейна и т.д. Думаю, что справиться с моей проблемой можно было бы более щадящим способом.

Михаил Баранник: Понимаете, что вы себе чем компенсируете. Что вы ставите во главу угла. У меня есть один мой хороший знакомый, он вполне удачливый бизнесмен. Он может себе позволить очень неплохое лечение в современных клиниках. И отнюдь не из экономии денег, но ему нравится лечиться пиявками. Он купил несколько книжек, дело дошло вплоть до того, что он сейчас начинает заниматься самолечением. Я не знаю, может быть, это такая разновидность мазохизма, я не знаю, что это такое. Вы дорожите своим временем, вас больше интересует здоровый образ жизни, допустим, бассейн.

Елена С.: Да.

Михаил Баранник: Поэтому вы сразу начинаете переоценивать: так, во главу угла ставить это, или это. Что выбрать? А у него. В какой-то момент ему помогли пиявки, не помню, с чем это было связано, и с тех пор он увлёкся гирудотерапией. И такие люди встречаются.

Елена С.: Люди разные встречаются. Есть люди, которые колокольчиком ветра лечатся, или постигают тонкости фэншуй.

Михаил Баранник: Может быть, кому-то помогает.

Елена С.: А как же так сочетается? Я слышала, что вы лазерные технологии применяете в своей практике. А пиявки и лазеры – это настолько противоположные вещи.

Михаил Баранник: Это нормально, когда сочетаются противоположности. Лазеры в какой-то степени – это тоже дань моде. Это тоже   веяние. Как и пиявки, которые вернулись к нам на очередном витке.

Дело в том, что вообще вся медицина – это моё мнение – непаханое поле, бескрайнее причем – вот здесь кусочек вспахали, и мы так собой гордимся, что мы всё знаем. Как только мы начинаем чуть-чуть шаг влево, чуть – вправо, мы попадаем в совершенно что-то непонятное. Мы быстренько возвращаемся обратно и стараемся разобраться. Мы потихонечку, да, вспахиваем дальше. Если сравнить, скажем, с медициной, которая мне понятна в большей или меньшей степени, 30-ти, 40-летней давности, у нас гигантский прорыв! Гигантский! Ещё 15-20 лет назад я не мог людям сказать, что мы сможем вам  вылечить то, что мы лечим сейчас.

И я не мог им предложить, скажем, неинвазивные методики, если мы касаемся, допустим, того же флебологического процесса. То есть, я понимаю, что, да, вот на моей жизни произошел огромный скачок, но этот скачок – это ловля кузнечика вот на этом огромном поле. То есть, я прекрасно понимаю, что всё ещё очень и очень не изведано. И то, что у нас забыто в силу того технического прогресса конца 19-го – начала 20-го века, ну, чуть позже – пиявки у нас активно шли где-то до середины 20-х годов прошлого века, а потом всё-таки    терапия пошла-пошла опять.

Елена С.: (смеётся) А может, просто вышел «Золотой Ключик»?

Михаил Баранник: Всё равно опыт поколений – это вещь очень важная. Да, мы многое забыли. Я лично видел в своей жизни людей, которые  могли по пульсу сказать многие вещи, о которых сейчас говорит ультразвук. Но ведь были эти люди, но не смогли передать.

Елена С.: А я не знаю, были или не были.

Михаил Баранник: А я видел этих людей, понимаете? Я видел бабок, которые могли много сказать о женщине, видя её походку, понимаете. Я в своё время старался замечать этих людей. Этого сейчас нет, но это ведь не значит, что этого опыта не было. Где-то не донесли, а где-то может быть, ещё кто-то несёт. Кто-то оставил что-то письменное, может быть, на этой основе развивается та же самая гирудотерапия. Скажем так, в целом я не отношусь к ней отрицательно. Я отношусь с большим недоверием как вообще любой, наверное, врач ко всему новому  и ко всему, что появляется…

Елена С.: Гирудотерапию нельзя назвать чем-то новым.

Михаил Баранник: Это новый виток, это то, с чего я начал разговор. Что-то, что хорошо забыто было.

Елена С.: Хорошо, давайте всё-таки поближе к флебологическим проблемам. Что можно с этой точки зрения пиявками вылечить?

Михаил Баранник: Не знаю, мы не лечим.

Елена С.: Не лечите.

Михаил Баранник: Да.

Елена С.: А что Вы лечите пиявками? Только крем используете?

Михаил Баранник: Я не лечу ничего.

Елена С.: А кто же лечит? Я видела как-то рекламу в газете «Антенна».

Михаил Баранник: В «Антенне» мы точно не даём объявлений.

Елена С.: Ну, что Вы. Ваш Лечебно-реабилитационный центр регулярно даёт рекламу в «Антенне». Своими глазами видела. Там пиявок нет, но что-то другое рекламируется. А гирудотерапию рекламировал Национальный медико-хирургический центр.

Михаил Баранник: Это не наш. Это как раз Юрий Михайлович Стойко.

Елена С.: Юрий Михайлович сказал, что он ничего такого не знает.

Михаил Баранник: У нас в клинике, а клиника порядка четырёхсот коек, флебологией занимаются, как минимум, три таких участка. Это отделение, которым заведует Александр Львович Соколов, это в какой-то степени ему подчинённый так называемый Флебологический центр – они в основном занимаются склеротерапией, сейчас достаточно успешно. И мы занимаемся. Но мы занимаемся в какой-то степени вынужденно. Мы начали этим заниматься. Если не ошибаюсь, где-то в районе, наверное, двухтысячного года. Почему, потому что у нас был лазер, а у других этого лазера не было. Наши возможности были таковы, что мы могли что-то делать с сосудами при помощи лазера, который на тот момент считался революционным.

Елена С.: Михаил Иванович, извините, а Вы возглавляете какое отделение? Как оно называется?

Михаил Баранник: (смеётся) Вот тут мы пришли…  Я возглавляю отделение, которое называется лазерной хирургии, а его коммерческое название, этого отделения – косметологическая клиника «Диаманд».

То есть, мы занимаемся не столько варикозом, сколько проявлением венозных изменений, иногда и артериальных сосудистых изменений, скажем так, на коже лица и туловища с эстетической точки зрения. И здесь где-то мы друг другу с Александром Львовичем помогаем. Где-то на нас смотрят свысока – ерундой, дескать, занимаетесь: не медицина вообще косметология у нас на сегодняшний день.

Елена С.: Ну, почему? Судя по рекламе, это – серьёзная медицина.

Михаил Баранник: Официально – это не медицина.

Елена С.: Специальности «косметолог» нет?

Михаил Баранник: Нет.

Елена С.: То есть, так же как и «флеболог».

Михаил Баранник: Ну, флебологией, всё-таки, занимаются хирурги в силу того, что они хирурги, да.

Елена С.: Специальности флеболог нет.

Михаил Баранник: Это тоже я считаю, в какой-то степени неправильно, когда начинают выделять очень узкие специальности. Специалист исключительно по венам – это тоже…

Елена С.: А пластический хирург?

Михаил Баранник: Нет специальности этой.

Елена С.: Ну, нет, а…

Михаил Баранник: Мы ею занимаемся. Занимаемся очень давно и на самом деле реально она есть с советских времён.

Елена С.: Но её выделят?

Михаил Баранник: Не знаю, я не лезу в аппаратные игры.  Меня интересует конкретная работа, я занимаюсь конкретными вещами и хочу, чтобы мои врачи, те, кто со мной работает, тоже занимались конкретными вещами.

Елена С.: Мой стоматолог, который занимался изначально челюстно-лицевой хирургией, говорит, что практически все его бывшие коллеги ушли в косметологию.

Михаил Баранник: Я вынужденно отошел в своё время от онкологии в начале 90-х годов … я – лечебник. Мы занимались пластикой, у нас была обширная очень мощная, красивая пластика по тем временам. Мне это безумно нравилось, я относился к косметологии как все нормальные врачи, скажем так. Тем более, тогда были времена другой психологии вообще. Но, тем не менее, мы операции подобные делали, делали при опухолях, при сложных вариантах, удаляя большие массивы тканей. Приходилось делать какие-то, для нас это было совершенно, незначащие операции в области  век, что-то пластику эту. У нас была клиническая база у кафедры в институте красоты.

Елена С.: На Ольховской?

Михаил Баранник: На Арбате. Там – НИИ косметологии, а здесь – Институт красоты. Соответственно, мы как бы знали, что мы делаем, перенимали что-то у тех врачей. Те на нас косо смотрели – не понятно было, зачем мы туда пришли. А потом, когда кончилась советская власть, то, что я умел в косметологии, оно стало требоваться в частных клиниках. А то, что я умел в области онкологии, стало ненужно никому вообще. Мы получали на уровне, там не знаю, трёх долларов в месяц, в операционной находясь по 10, по 12 часов. В операционной непосредственно, а на эти деньги было невозможно не то, что семью прокормить, себя прокормить было невозможно. Пациенты несли в основном водку в благодарность. Врачи быстро и счастливо спивались. Кто находил силы и уходил в коммерцию. Однажды меня пригласила одна частная клиника сделать операцию. Сказали спасибо, и я вышел из клиники с полугодовой зарплатой за эту операцию, понимаете? Второй раз…  Я ушел в частную медицину. Я в это время как раз второй раз женился. Стимул такой был за материальные блага бороться.  

Елена С.: Понятно, семью кормить.

Михаил Баранник: Я всё время думал, что  я вот сейчас заработаю немного денег и вернусь обратно в опухоли головы и шеи. Но ситуация складывалась так, что обратно не получалось.  

Елена С.: Да, обратно, как правило, не бывает.

Михаил Баранник: Получал какие-то совершенные навыки, что-то более интересное. Поворотным моментом у меня было, когда я лечил одного – он не монах ещё был, он послушник был. И его не постригали в отшельники потому, что у него бесовы следы на теле, вот надо сводить. У меня в то время был уже очень неплохой лазер. Я ему сводил этим лазером наколки.

Он ездил ко мне периодически из Павлова Посада, раз в неделю, или раз в две недели – не помню. Долго он у меня – где-то полгода лечился, мы с ним вели пространные беседы. Однажды у него спросил, насколько богоугодным делом я занимаюсь. Я – врач, я должен спасать жизни, я понимаю, а вот здесь… Он, не задумываясь, мне ответил. Вот человек у него вообще не было образования, по-моему, класса три – там свои университеты. Он сказал: «Бога не интересует абсолютно тело, Бога интересует только душа. А вот душу интересует тело, потому что это – одежда для души».   

Настолько просто и красиво, что с тех пор я уже никуда не рвусь, не  пытаюсь возвратиться. Хотя, тем не менее, что-то сказывается, наверное, потому что, как только у меня сложилась ситуация, что мы организовали отделение, мы занялись опухолями кожи. Мы и оперируем здесь. Доброкачественные опухоли кожи оперируем, всё равно приходится делать дифференциальную диагностику, иногда попадаются и злокачественные – слава Богу, успешно справляемся, квалификация врачей это позволяет. Так что всё-таки я где-то стараюсь поддержать форму, навыки. Плюс маммологией мы занимаемся, хотя в той или иной мере. И, если говорить о медицине, ещё и флебологией занимаемся.

Дерматологией, как ни странно, занимаемся меньше всего.  Вроде, дерматология  очень близкая нам специальность, но дерматология, по крайней мере, в том понимании, в котором она преподавалась до последнего времени, это была наука о заболеваниях кожи и венерических заболеваниях. Она и сейчас есть в такой форме, но в ней уже чётко оформилось направление косметологии. Тогда этого не было, и вот мы работаем чисто как косметологи. Хотя у нас работают и  врачи дерматологи, и врачи физиотерапевты  на этом направлении, но мы занимаемся чисто косметологией. 

Елена С.: То есть, флебология у вас в отделении в том смысле, что вы удаляете сосудистые звёздочки.

Михаил Баранник: Флебология у нас  в том смысле, что мы имеем оборудование, которое способно на очень многое, и мы пытаемся использовать это оборудование по полной программе. Более того, вот Елена Олеговна Белянина, вы с ней будете сегодня общаться, она была у нас одним из тех проводников этого направления настолько, что в 2005 году защитила кандидатскую диссертацию по флебологии. На мой взгляд, очень хорошая у неё  работа, мне понравилась.

Елена С.: Именно применение лазера?

Михаил Баранник: Да, дело в том, что буквально недавно мы проводили семинар. Мы набрели на новый лазер, который обладает очень большим потенциалом именно в плане флебологии. Причем, насколько я понимаю, даже сами производители не очень в этом направлении понимали. Есть такой испанец доктор Кампо. Я с ним встретился под Женевой, на базе как раз представительства американского. И он - хороший очень докладчик, очень хорошо всё это подаёт. Когда я увидел, у меня было понимание того, что или меня где-то здесь обманывают, или доктор умеет делать то, что не умеют делать окружающие вообще, и даже не представляют себе, как это делать. Оказалось второе, что меня не обманули, а   Я когда приехал, рассказал своим, в это тоже не поверили. Это нормально – здоровый такой скепсис врачебный. Вот Елена Олеговна Белянина не могла долго переступить, через себя, хотя она очень хорошо знает современные лазеры, и у нас их несколько в плане флебологии применяется. Но на этом лазере она долго не могла сделать этот шаг, потому что там можно удалять сосуды довольно большого диаметра. Мы уже написали статью по этому поводу, опубликовали.

Елена С.: Достаточно большого – это как понимать?

Михаил Баранник: Ну, скажем так, доктор Кампо удаляет сосуды диаметром до 9 миллиметров, то есть, это, грубо говоря, если варикоз не имеет никаких там серьёзных нарушений в плане перфорантов, то он может его весь «раздолбать» через кожу. Без любых разрезов кожи. Может быть, это не совсем, скажем так, правильно с точки зрения понимания  нашей медицины. Может быть, гораздо проще, и гораздо легче, менее травматично сделать человеку флебэктомию. Может быть, может быть – я не хочу сейчас дискутировать. Но, но есть огромное количество людей, которые просто боятся скальпеля. Просто боятся скальпеля, просто боятся наркоза, что будет больно. Мотивируют отказ от операции всякими там СПИДами и прочим…. Здесь – «отстреляли» - человек тут же ушел домой. В худшем случае он носит компрессионное бельё пару дней.

Хорошо, он придет через три месяца на повторный сеанс, чтобы добить.

Елена С.: Это всё разговоры очень серьёзные на самом деле, потому что я вот слышала мнение, что в самой лазерной технологии заложен подчас с большой вероятностью рецидив.

Михаил Баранник: В современной флебологии ни один уважающий себя врач не говорит, что я вам удалю всё и навсегда. Более того, на каждом приёме, у каждого врача все говорят пациенту: «Вы знаете, это – состояние сосудов вашего организма.

Елена С.: Да, я это уже слышала.

Михаил Баранник: Мы удаляем вам конкретные сосуды, через какое-то время у вас появятся новые сосуды, изменённые варикозно, у вас они будут прогрессировать, будет.…  Простите, это не будет расцениваться как рецидив.

Елена С.: Это немного другое. Это – хроническая венозная недостаточность, она неизлечима, что следует из самого названия болезни.

Михаил Баранник: Мы убрали конкретный сосуд, мы не вылечили его от этого состояния. Да, появился новый, что делать….Хорошо, мы возьмем. Допустим, у человека случился инцидент, единичный, но ведь никто не уговаривает его на это… Вы спросите у Александра Львовича, вот он сегодня оперировал пациентку, делал ей минифлебэктомию. Он поставил её перед выбором, он хороший доктор. У него широкий арсенал, он в состоянии хорошо применять всё, поэтому он предоставляет пациенту выбор. Вот сегодняшняя пациентка – это была мама доктора, который заглядывал сюда только что. Он ей предложил: «Хотите лазером, но есть возможность  того, что через какое-то время придётся добирать. Хотите, я вот вам уж точно вену дёрну, и это уже не появится. Тоже есть возможность, что через какое-то время появится, но это соседний сосуд будет».

Елена С.: Так это - соседний вылезет.

Михаил Баранник: А здесь мы тоже не знаем, тот же самый или соседний вылезет. Но теоретически допускаем, что может вылезти тот же самый. Здесь не допустишь, потому что его выдернули. Грубо говоря, здесь мы имеем материальный субстрат – вот он в руках, а там мы его не имеем, мы его видим. Мы не сможем через полгода сказать, это тот же сосуд или другой.

Дело в том, что, если мы говорим о том, что имеется недостаточность перфорантов клапанная. Это определяется, пожалуйста, ультразвуком. Предварительно, если мы говорим о крупных сосудах, то всем назначается ультразвуковое сканирование. Если это выявляется, мы говорим: «Ребята, вам надо лечить это комплексно». Если этого нет, не выявляется ультразвуком, а не выявляется ультразвуком более чем в 70 процентах.

Елена С.: Клапанная недостаточность?

Михаил Баранник: У тех, кто обращается к нам. А к нам ведь обращаются с эстетикой. Это совершенно другая стадия болезни, совершенно другое состояние. У нас даже эти слова – хроническая венозная недостаточность не произносятся. Почему, потому что не выявляются те симптомы, клиника, которая должна быть. Это – совсем другое, это, пожалуйста, к Александру Львовичу.

Елена С.: Но существует также мнение, что недопустимо из эстетических соображений делать склеротерапию, потому что это – лечебная процедура. Когда-то я читала это в статье Фегана, правда, давней 1978, кажется, года.

Михаил Баранник: Это то, о чем мы с вами говорили уже. Это о том, как быстро меняется медицина. Я это говорю, потому что сталкиваюсь с техникой с лазерной. Причем, я сейчас на них принципиально не работаю, я определил для себя другой объём работы, у меня есть врачи, которые это прекрасно делают. Я освоил в своё время всё, что у нас в отделении делается, но прекрасно, что мои  коллеги работают лучше меня, и я туда даже не лезу. Но за это время мы прошли как минимум три поколения лазеров, лазеров уже! Именно шикарных лазеров. Не тех, которые были, там, в 60-70 –е годы, на которых я начинал работать. Если бы мне сейчас сказали: «Попробуй на этом. Я бы даже близко не подошел!»

Елена С.: А Вы именно в косметологии начинали с лазерами иметь дело?

Михаил Баранник:  Я начинал ещё в онкологии.  Это -CO2 лазер высокоэнергетический,  это удаление опухолей. Вот, на мой взгляд, на сегодняшний день это недопустимым является. Тогда я был уверен, что это - правильно. В тот момент это, действительно, были новые какие-то, ну, достаточно новые лазеры, потому что новых совсем у нас не было в то время. Хорошо апробированные, хорошо изученные методики уже к тому времени. Но, если расценивать их с точки зрения сегодняшнего дня – это было варварством, то, что мы делали тогда.

А то, что мы делаем сейчас, может быть,  то, что мы сейчас считаем сказочным, лет через 10 тоже будет пережитком… появятся новые средства. В той же склеротерапии, вы слышали мнение,  что её нельзя делать по эстетическим соображениям. А один из посылов, я думаю, был таков, что склерозант – высокотоксичное вещество, нельзя просто так его вводить в организм. Сейчас токсичность подобного рода веществ снижена в десятки раз.

Более того, проблема эстетического подхода к венозной сеточке на ногах, я уже не говорю про лицо, она очень актуальна во всём мире. Люди следят за собой. Если раньше к эстетическим хирургам вообще по каким-либо  поводам приходила, в лучшем случае, одна сотая населения, то сейчас приходит такое количество людей, и начинают приходить в таком молодом возрасте! Меняется психология людей. Люди хотят быть активными и выглядеть хорошо. Не моложе, а хорошо выглядеть до старости, до глубокой старости.

Люди хотят выглядеть хорошо всегда. У меня было несколько случаев, после которых я совершенно стал по-другому относиться к психологии женщины. Мужчинам вообще не понять психологию женщины изначально, как бы, по определению. Но с другой стороны, у меня была пациентка, это было ещё начало 90-х, возраста, ну, наверное, ей было 87 или 88 лет, так, по-моему. Она хотела сделать себе эстетическую операцию, фэйслифтинг, что называется. К сожалению, к моему глубокому сожалению, мы не смогли ей сделать, у неё при обследовании нашли онкологию. Но я к ней очень уважительно относился, она на тот момент была человек трезвомыслящий, несмотря на возраст.

У меня была пациентка вот здесь, в клинике, это было не так давно, лет 6 тому назад, которая умирала от прогрессирующей миодистрофии, она знала, что через полгода умрет. Она лежала здесь, фактически умирая. Она была достаточно молодая, ей было 51 или 52 года. Меня пригласили к ней, и она попросила меня сделать ей подтяжку. Мы понимали, о чём мы с ней говорим, я достаточно мягко спросил, зачем. Она говорит: « Вы знаете, я четко представляю, что я умру, но я всю жизнь вызывала у мужчин восхищение своим внешним видом».

Елена С.: Это самый тяжелый случай, потому что известно: «блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел». Самая красивая женщина должна понимать, что её красота быстротечна. Иначе она обречена быть несчастным человеком. На мой взгляд, необходимо правильно воспринимать свой возраст и связанные с ним неминуемые изменения.

Михаил Баранник: У каждого человека по-разному, есть люди, у которых очень быстро вдруг увядает кожа. Идут гормональные изменения – всё! Почему нельзя с этим побороться? Ведь вы же боретесь со своими варикозно расширенными венами?

Елена С.: Да, более того я даже планирую избавиться от сосудистой сеточки на ногах.

Михаил Баранник: Это нормально, это прекрасно в женщине. Я понимаю мужчин, которые приходят ко мне и говорят: «Вы знаете, у меня мешки под глазами. Я готов на операцию». А мужчины больше боятся операций, чем женщины.

Елена С.: Мужчины всего больше боятся!

Михаил Баранник: Я говорю: «Зачем, почему?» Он говорит: « Вы знаете, я бизнесмен, я общаюсь с коллегами, они всё время думают, что я пью по вечерам. А я вообще не пью». Это совершенно другой мотив. У женщины подобного мотива не бывает. Женщина должна внутри себя видеть себя красивой.

Елена С.: (смеётся) Я уверена, что бывают разные женщины.

Михаил Баранник: Если человек не видит внутри себя, не всегда это соответствует внешнему виду, но внутренняя красота, которую не видит женщина сама, она не позволяет….  

Елена С.: Понимаете, очень многие люди боятся операций, боятся наркоза. И, как правило, больше всего боятся люди, близкие к миру медицины.

Михаил Баранник: (смеётся) И вот эти люди приходят на лазер.

Елена С.: Мне очень жалко людей, которые работают лицом, и для них, действительно вечная молодость – вопрос жизни и смерти.

Михаил Баранник: Таких очень немного, просто мы их видим часто, но они занимают в общей практике небольшой процент.

Елена С.: Да?

Михаил Баранник: Они есть, они приходят. Естественно, что они безумно трепетно относятся к своему виду. Но это – другое, это – рабочее восприятие. Они понимают, что это им надо для того, чтобы зарабатывать деньги. Это да.

Елена С.: Конечно,. сейчас уже сложился такой слой социальный людей, которые всеми этими косметологическими проблемами живут.

Михаил Баранник: Вы знаете, настолько они разные. Я, к сожалению, не сохраняю письма, которые присылают из далёких алтайских деревень с желанием сделать себе подтяжку лица, некоторые с фотографиями.

Елена С.: Это объяснимо. Сейчас много глянцевых журналов, которые внушают читателям необходимость пользоваться услугами косметолога чуть ли не с пелёнок. Стоит сделать подтяжку и твоя жизнь изменится кардинально!

…

Михаил Баранник: К сожалению, это заблуждение есть у очень многих.

Многие приходят сюда, совершенно не понимая, что это такое. Это как у Миронова, помните, в «Человеке, с бульвара капуцинов» монтаж – они видят до, и они видят результат после. Они не видят весь процесс перехода. Они не знают мучительных перевязок, они не знают послеоперационных болей – ничего. Они приходят за результатами. Но очень трудно объяснить, что чтобы его достичь, нужен определённый процесс.  

Я поражаюсь, женщины иногда настолько готовы рисковать ради внешнего вида. Я понимаю, что далеко не все, ко мне приходит определённый контингент – люди психологически созрели там, за воротами клиники. Просто придти в больницу самому – это определённый шаг. А придти по поводу не болей, а скажем вот просто внешнего вида – это ещё тяжелей на мой взгляд. Но тем не менее. Я с огромным уважением отношусь к людям, которые идут на любые жертвы, на любые риски, что бывает совершенно неоправданно, чтобы выглядеть хорошо. Очень трудно бывает объяснить, что у вас очень высокий риск или неудачного результата, или каких-то осложнений.

Бывает,  люди обманывают. Одна моя пациентка, выписываясь, счастливо сказала, это давно было, сейчас оборудование позволяет все эти патологии выявить: « Вы знаете, у меня порок сердца. Я вас обманула - привезла чужую кардиограмму, чтобы соперироваться». Я говорю: «вы молодая женщина, у вас шикарный бизнес (она из Ташкента приезжала), у вас всё есть, почему вы настолько рисковали?» - «Я ничем не рисковала – видите, всё хорошо». Люди иногда даже не осознают этот риск. Боятся, но идут.

Елена С.: Михаил Иванович, считаете ли вы, что косметическая операция может изменить жизнь человека, что это – раз и навсегда?

Пришел, волшебный скальпель убрал что-то, какой-то косметический дефект и ты стал другим человеком?

Михаил Баранник: Ничего не бывает раз и навсегда. Нет волшебных скальпелей. Но, тем не менее, человек может изменить свою жизнь, благодаря моей помощи. Может ничего не измениться. Если человек не будет сам прикладывать к этому усилий, то ничего, естественно не изменится. Но с другой стороны, я был поражен, когда помните, был дефолт 1998 года?

Елена С.: Очень хорошо помню.

Михаил Баранник: Я думал, что остался без работы. Ну, кто этой осенью пойдёт оперироваться, когда деньги кончились, ну всё рухнуло! И вдруг, вы не представляете, у меня безумная толпа. Я не выходил из операционной до Нового Года практически и не мог понять, что происходит. Я спрашивал у пациентов.

Елена С.:  Желание оставшиеся деньги выгодно вложить?

Михаил Баранник: Одна пациентка говорит: « Я решила вложить деньги в себя». Мне уже за 40, и я понимаю, что сейчас надо искать новую работу. Я сейчас вкладываю остатки денег сюда. К счастью, ряд этих пациентов, удачно вложили деньги. Не знаю, я им помог, внутренняя ли уверенность, которая появилась…

Елена С.: Ну, а всё-таки давайте ближе к лазерам. Вы сами сейчас  лазером делаете что-нибудь?

Михаил Баранник: Я делаю лазером, но лазеры разные, они предназначены для разных целей. Есть терапевтические лазеры, которые помогают в послеоперационном периоде, или которые применяются в комплексном лечении инфаркта миокарда. Я работаю на высокоэнергетических лазерах, в частности, углекислотные лазеры. Если говорим о красоте, то это устранение морщин, это без разрезов подтяжка кожи, что очень важно бывает сейчас.

   Если мы говорим уже не о косметологии, то это удаление доброкачественных опухолей и опухолеподобных образований кожи. И, если говорить о сосудах, то в некоторых случаях, потому что это была одна из ветвей вот этого лазера в своё время, пока не было хороших сосудистых специальных лазеров. Мы удаляли сосудистые звёздочки, паучки, что называется. Очень удачно. Центральный сосуд выпаривается, и вся паутинка уходит моментально.

Сейчас этим практически не занимаемся за исключением редких случаев, когда гемангиома. Это тоже поражение сосуда. Гемангиома чаще венозный характер носит, иногда артериальный.

Мы не работаем, к сожалению, с маленькими детьми. К сожалению, потому что у нас нет лицензии, нет педиатра. Говорю «к сожалению», потому что мне приходится встречать деток, которых лечат более традиционными методами, скажем, применяют криотерапию, криодеструкцию. На сегодняшний день в Москве это широко распространено. Это чуть ли не единственная методика для новорожденных. Эта методика оставляет безумные шрамы у маленьких девочек на лице или на теле. Я видел подросших детей, у которых атрофия одной молочной железы, только потому, что была сосудистая звездочка и вместо того, чтобы её точечно прижечь, её заморозили и отморозили половину несуществующей на то время ещё молочной железы.  К сожалению, эту методику, её нельзя заменить хотя бы потому, что нет этих лазеров в детских учреждениях. Были бы, был бы обученный персонал…

Был прекрасный доктор – доктор Поспелов, который, к сожалению, несколько лет назад умер. Он работал на старых, допотопных ещё  нашего отечественного производства лазерах. Это я сейчас говорю - допотопных. А когда лет семь назад я такой лазер достал, это было для меня вершина мечтаний! И, действительно, удаляли прекрасно, удаляли на них  очень мелкие сосуды. Для маленьких детей он отработал методику и удалял превосходно, понимаете. Сейчас  кто-то из его учеников работает, но опять же лазер до сих пор тот же, хотя их уже сменилось несколько поколений.

Современные лазеры становятся более избирательными, более точными, менее травматичными, и их могут применять на больших объёмах сразу, а ведь это очень большую роль играет. Медицина развивается, развивается иногда далеко не так, как мы хотим. Но, тем не менее, вот помните, стволовые клетки? Три или четыре года тому назад весь мир закричал: «Всё, стволовые клетки сейчас вылечат всё. Будет молодость, будет здоровье, будут вырастать новые конечности вместо ампутированных. Сейчас затихли, хотя. Перспективы именно те, о которых все говорили. Не научились этого делать, слишком рано стали об этом кричать. Естественно коммерчески настроенные личности быстро продали ещё не существующие технологии, убедили всех, что сейчас мы вам стволовые клетки подколем, вотрём или там что-то ещё. Люди купили, ничего не получили. Но это не значит, что через 10 лет стволовые клетки не будут делать хотя бы часть того, что говорили.

Елена С.: Да,  к таким  методам жуликов всяких много пристраивается.

Михаил Баранник: И это было всегда! Самая шикарная методика может быть опорочена каким-то неумёхой, далеко не всегда это попадает в хорошие руки.

Елена С.: Мне недавно удаляли папилломы в клинике на Ольховской, так там врачи очень резко высказываются против лазерных технологий.

Михаил Баранник: А вы бы спросили, лазер, он у них есть?

Елена С.: Не знаю.

Михаил Баранник: Стоимость хорошего лазера сегодня достигает 200 тысяч долларов. Многие учреждения не в состоянии купить хороший лазер. Врачу надо кормить свою семью. Он будет продавать ту методику, которой он владеет. Поэтому я вот так ратую за Александра Львовича, почему я всё время говорю. Это человек, который. Да, при помощи руководства, но это тоже надо иметь силы и здоровье, чтобы убедить руководство. Спасибо руководству, что где-то находит деньги и спасибо Александру Львовичу, что он находит этим деньгам разумное применение. Любой бы другой на его месте, получив, скажем там, аппарат для криодеструкции сел бы на нем и работал, и всё. И зачем ему ещё что? Он собрал всё, что есть нового хорошего, он овладел всем, он научил людей, своих коллег и они, владея всем, выбирают оптимальное для данного конкретного пациента. Они никогда не тащат пациента в операционную, если можно сделать, скажем, ту же склеротерапию под ультразвуком. Они никогда не сделают большую операцию только ради того, чтобы заработать денег, когда нужно делать минифлебэктомию. Он превосходно работает на  лазерной технике    

Елена С.: Да, я это знаю, мы разговаривали с Александром Львовичем подробно в начале сентября. Он говорил, что сейчас хирургия в значительной степени переходит в амбулаторную.

Михаил Баранник: И это тоже показатель прогресса. Ведь раньше после флебэктомии человек лежал неделю в клинике. Человек ходил сколько с этими повязками, с бинтами. Элементарно – большой шаг вперёд колготки компрессионные? Большой. Большой шаг вперёд – минифлебэктомия? Большой.  А лазер!

Елена С.: А колготки – то зачем после флебэктомии?

Михаил Баранник: А зачем вам бинтовать?

Елена С.: Не бинтовать, достаточно чулки носить, зачем колготки?

Михаил Баранник: Я говорю просто о компрессионном трикотаже.

Елена С.: Понятно, как о явлении.

Михаил Баранник: Я говорю об этапах становления конкретной данной методики. Когда у вас была операция?

Елена С.: В 2004 году.

Михаил Баранник: Сколько дней вы находились в клинике.

Елена С.: Пять дней, но не потому, что к этому были какие-то медицинские показания. Просто чем больше пациент находится в больнице, тем больше медицинскому учреждению можно получить со страховой компании.

Михаил Баранник: У нас тоже страховые компании списывают деньги, но у нас максимум два дня нахождение в клинике максимум. А то и один. Методика позволяет поднять человека. Это хорошо. Кому нравится лежать в больнице?

Елена С.: Никому не нравится.

Михаил Баранник: И превосходно, если вы можете придти и через час-два уйти домой. Вот это и есть прогресс в медицине.

Елена С.: С другой стороны, часто большой элемент моды присутствует, когда речь идёт о лазерах. И часто врач идёт на поводу у этой моды и пациента, которому хочется побыстрее избавиться от болезни.

…

Михаил Баранник: А вы поймите, да, мы говорим мода. Но вы заметьте, в  этой моде ещё я возвращаюсь к стоимости. Далеко-далеко не всё клиники в нашей стране, не будем говорить о зарубежье, могут себе позволить купить лазер. А на периферии, где лазеров нет. Где нет препаратов для склеротерапии приличных, где 

Елена С.: Трудно поверить, что в наше время где-то нет препаратов для склеротерапии.

Михаил Баранник: К сожалению. Я в Интернете иногда нахожу такие потрясающие вещи. Я занимаюсь канарейками…

Елена С.: А где же ваши канарейки?

Михаил Баранник: Здесь нельзя.

Елена С.: Аквариум можно, а канареек держать - нет?

Михаил Баранник: Птиц нельзя.

Я к тому, что выясняется, что на периферии невозможно купить корм. Ерунда какая.

Поэтому и здесь что касается склеротерапии зачастую врача, если он хороший врач или стремится стать хорошим врачом, он сам звонит, где-то выписывает какие-то посылки или сам едет, покупает это всё…

Елена С.: Ну а я из Интернета, с форума врачей поняла, что модные лазерные технологии для врачей как приключение зачастую. Или говорят, что лазер нужно купить, потому что это безумно нравится пациентам.

Михаил Баранник: Это правильно. Ведь пациенту нравится не сам лазер, что он такой красивый, ему нравится, что он пришел, сделал. Ушел и получил тот же результат, не потратив на это неделю. Вот, что важно. Более того, эта процедура  обычно стоит дороже, чем обычная операция. Но, идут же, несут деньги. Мы сейчас делаем порядка трёх тысяч  операций в год по удалению доброкачественных опухолей. Представляете – три тысячи в год!

Елена С.: Это очень много.

Михаил Баранник: Мы делали 15-20 лет назад всей операционной бригадой, то есть два стола в операционной было занято, мы делали там порядка четырёхсот – пятисот операций в год.   

Елена С.: Мне Александр Львович говорил, что у вас в Лечебно-реабилитационном центре делается какое-то огромное количество операций.

Михаил Баранник: Три тысячи людей мы фактически – хорошо, не будем говорить пафосных слов «спасаем от возможного рака» и так далее. Мы приносим им облегчение. Традиционными методиками это технически невозможно! Я уж не говорю о том, что эти люди уходят и на следующий день они могут спокойно принимать душ. Когда вы после традиционной операции раньше через 5-7 дней могли бы помыться. Никогда. Вот вам прогресс.

Елена С.: А до какой степени изучены последствия применения  лазерных технологий?

Михаил Баранник: Они не будут, наверное, изучены никогда. Потому что воздействие, скажем так лазерного излучения на организм человека просмотреть…. На самом деле это очень небольшие по современному понятию воздействия.

Елена С.: Небольшие?

Михаил Баранник: Если взять совокупность воздействия вредных выхлопных газов, ионизирующего излучения сейчас от солнышка, которое, там, через дырки в атмосфере нас бьёт. Если взять неприятные последствия от тех добавок в продукты питания, которые сейчас есть практически во всех полуготовых или готовых продуктах, и наложить это на всё, что теоретически может быть, возможно. Если сравнить, скажем,  воздействие склеротерапии и лазера, не эндовенозного, а экстракорпорального воздействия. То есть не внутривенно когда лазер вводится, а чрезкожно. Вот оно воздействие конкретно – вот сюда стрельнули, вот здесь в сосуд попали. То, что я, по крайней мере, наблюдаю порядка там 15 – 17 лет…

Елена С.: 15 – 17-ти? Вы уже столько лет применяете для лечения пациентов лазеры?

Михаил Баранник: Я начинал на лазерах серии так называемых «скальпель и ромашка». Это отечественный лазер. Рожден в СССР.

Елена С.: Ну, да, «оборонка» …

Михаил Баранник: Да это оборонка. В своё время Алексей Толстой придумал «Гиперболоид инженера Гарина» и в 60-е годы этот гиперболоид был воплощен в жизнь. Я его видел. Я видел эту пушку на Воробьёвых горах. Там есть институт механики, а под ним большущий подвал, в котором стоит лазер, который стены ломает одним выстрелом. Вот на основе этой пушки были придуманы первые медицинские лазеры. И вот на одной из последних советских моделей я работал где-то, начиная с 1992 года. И тогда, вот за что мне теперь стыдно, что я тогда удалял вот это. Я давно не видел своих  пациентов, которых оперировал тогда, но если увижу, я, по крайней мере, внутренне покраснею, очень сильно покраснею. Но тогда не было ничего другого. В 1994 году я увидел первый коммерческий российский лазер, украденный, откровенно украденный у израильтян, у Шарплана.  Он назывался «Ланцет». На его потомках мы работаем до сих пор.  

Елена С.: Я даже слышала где-то это название.

Михаил Баранник: Они хороши по соотношению «цена качество». Ломаются как вся нормальная российская техника часто, но производители, понимая это, организовали сервис так, что, если у меня сегодня что-то сломалось, и я им позвонил, то завтра утром лазер работает. Приехали – они не ремонтируют: вынули испорченный блок, вставили новый – всё.  Вопросов нет. И вот именно на этом лазере мы делаем порядка 3000 операций в год.

Елена С.: Ну, пациентам это обходится, наверное, дешевле, чем, если бы вы оперировали на каком-нибудь «Дорнье».

Михаил Баранник: Дорнье не делает такого рода лазеры, но тот же Когерент делал, Шарплан делал. Да – этот стоит около 30 тысяч долларов, их подобный, ну, конечно. супер-пупер навороченный самый дешевый стоит, наверное, около 110 тысяч, а тот,  который мы купили недавно стоит 210 тысяч.

Елена С.: Тысяч чего?

Михаил Баранник: Долларов. А если мы говорим об отечественном, то от 20 до 30 тысяч. Не каждая поликлиника купит. Хотя в Москве их расплодилось очень много сейчас

Елена С.: При таком количестве операций, которое делается у вас, это быстро окупается.

Михаил Баранник: У нас это окупается быстро. Вы ещё раз задумайтесь о другом – врачи приобретают громадный опыт.

Они учатся это делать. Учатся хорошо делать. Их никто … Понимаете, я долго боролся за то, чтобы попасть в государственную клинику. Чем она мне нравится до сих пор?

Елена С.: Интересно, чем?

Михаил Баранник: Никто не заставляет зарабатывать деньги. Это государева служба, это – федеральное учреждение.

Елена С.: Что значит, никто вас здесь не заставляет зарабатывать деньги? Это некое лукавство. Может быть, я неправильно понимаю вас? Я же не могу придти к вам с направлением из районной поликлиники: «Здравствуйте, Михаил Иванович! Я к вам пришла с направлением, сделайте мне бесплатно то-то и то-то». Что Вы мне на это скажете? У вас же, по сути дела, платные услуги.

Михаил Баранник: Не по сути дела – у нас стопроцентно платные услуги. Но вы немножко перекрываете понятия. Не надо передёргивать.

Елена С.: А я специально, чтобы вы всё как следует мне объяснили.

Михаил Баранник: давайте вернёмся к тому, что такое коммерческая клиника. Это – предприятие, организованное для зарабатывания денег. Я, к сожалению, хотя, почему, к сожалению – опыт я там хороший  наработал  на самом деле, работал не в одной частной клинике.

Там доходит вплоть до того, что менеджер или руководитель клиники садится с тобой рядом вместе на приём и начинает тебя долбать: «Почему ты отпустил этого пациента. Почему ты не берёшь этого пациента, почему ты отказался оперировать?» Вот этого благополучно лишена государственная клиника. По крайней мере, вот эта, где я работаю сейчас.

Елена С.: Ура, я, наконец, услышала это от врача!

Михаил Баранник: Здесь я имею право, я могу совершенно спокойно отказать любому пациенту по любому, мною надуманному или обоснованному поводу. Я не связан обязательствами с клиникой, что я должен ей принести какую-то сумму денег. 

Елена С.: Извините, попутный вопрос. Неужели Ваша зарплата не зависит от объёма проделанной работы?

Михаил Баранник: Зависит. Но я зарабатываю такое, для меня достаточное количество денег, что я могу позволить себе не гнаться за процедурой.

Елена С.: То же самое и в коммерческой клинике – зарплата напрямую зависит от количества медицинских услуг, которые врач оказал. Именно поэтому операции…

Михаил Баранник: Нет, не поэтому. Вот вы поговорите с практикующими врачами, которые работают в частных клиниках.

Елена С.: Так они об этом предпочитают помалкивать. Попробуй, скажи!

Михаил Баранник: Я ещё раз говорю, если нормальный врач работает, то у него всегда есть процент отсева. Стремится, не стремится он к нему, у него он есть.

Приходят люди, которые выдвигают необоснованные требования, которым по медицинским показаниям нельзя проводить ту или иную процедуру. Они есть. И вот я могу такому пациенту сказать: «Я не буду вам делать по тем или не тем причинам». Или, вообще: «Вы знаете, вы ведёте себя не хорошо. Я вам не сделаю». Я могу и говорю, к сожалению или, к счастью. И все мои врачи это говорят и могут это говорить совершенно спокойно. Их никто не накажет, их никто не выгонит с работы. Поверьте, они хорошо получают. Да, у нас недешевые процедуры, никто об этом не говорит. И они зарабатывают с процедур, но они не сидят с тем, чтобы вытащить каждого пациента, кто пришел на какую-то процедуру. Знаете, как сейчас говорят – «раскрутить».

Елена С.: «Раскрутить» - знаю. «Развести на деньги» ещё слышала.

Михаил Баранник: В медицине больше говорят «раскрутить». В медицину уже обычно с проблемой приходят,  там «разводить» не надо. Надо просто больше, больше, больше вытащить из пациента. Придите в частную клинику. Вам же назначат кучу анализов, кучу специалистов других У нас же пациент приходит, и если ему показано – через пять минут он оперируется и через десять он уходит домой. Всё.

Елена С.: Нет, я чего-то не понимаю, всё-таки. Если зарплата врача напрямую зависит от количества сделанных процедур, операций, анализов и так далее, то это подталкивает его к тому, чтобы назначить по максимуму. Тут уже всё упирается в моральные качества.

Михаил Баранник: Кого-то подталкивает.  Вы почему-то думаете, или меня стараетесь подтолкнуть к этой мысли, что человек стремится заработать бесконечное количество денег: ещё, ещё, ещё. Не стремятся люди к этому, поверьте. Я думал, что это только зарубежом свойственно. Ничего подобного. В нашей стране это тоже хорошо это свойственно - люди не стремятся зарабатывать деньги любой ценой. Хотя, нам по телевизору и в газетах об этом постоянно твердят.

Я говорю сейчас конкретно о врачах. Поверьте, чистоплотных людей всегда гораздо больше, чем нечистоплотных. Другое дело, что выводы, делают, почему-то с плохого примера.

Здесь, ещё раз говорю, люди зарабатывают хорошо и не стремятся заработать больше любой ценой. Реноме играет положительную роль.

Чем честнее, чем красивее я буду работать сегодня, тем, возможно, я больше заработаю завтра. Но мне сегодня не надо больше денег, чем я зарабатываю. И всё.

Елена С.: Михаил Иванович, извините, но это – какой-то детский лепет.

Михаил Баранник: Ну, вы воспринимаете это так, а я – так.

Елена С.: Посмотрите, что творится в медицине!

Михаил Баранник: Я вижу медицину изнутри. Я помню те времена, когда в конце 80-х начале 90-х годов врачи просто бедствовали, откровенно бедствовали. Я видел прекрасных врачей, которые уходили из медицины, спивались.

Вот тогда было вышиблено много хороших врачей, тогда пришли посредственности, которые учили окружающих говорить о деньгах в первую очередь.

Елена С.: Михаил Иванович, вот конкретный вопрос. Вы только что назвали компрессионный трикотаж в качестве примера прогресса, который достигнут в лечении. Но почему врач, выписывающий больному рецепт на этот трикотаж, получает от фирмы, торгующей этим трикотажем откат?

Михаил Баранник: Мы можем себе позволить не получать откаты от фирм. Нет. Вот я назначаю – это не Сигварис – я назначаю компрессионное белье послеоперационное после операций на груди, на животе. Это специальное бельё.

Его привозят частники, которые, наверное, тоже были бы готовы брать с пациента немного больше с тем, чтобы приплачивать врачу за назначение трикотажа. Изначально, когда они приходят ко мне, я говорю: « Ребята, меня вот этот вопрос не интересует.

Вы привозите, вы решайте вопрос с клиентом». Да, у меня есть человек, администратор, которая снимает мерки. Они решают, какой они хотят цвет, созваниваются с фирмой, фирма привозит. Всё, пожалуйста. Мы не зарабатываем на этом. С другой стороны, получал бы хорошо врач, я думаю, мало кто марался бы вот этим вот. Америка, да, она воспитана на этих комиссионных. Там со всего врач получает: с назначенных таблеток. У нас пытаются это привить уже очень давно. Уже лет 10, наверное. Но почему-то не очень сильно прививается.

Елена С.: Ой, ну, что вы! Очень сильно!

Михаил Баранник: Я не получаю.

Елена С.: Но многие получают.

Михаил Баранник: Я не говорю за многих. Я говорю за то, чем я занимаюсь. Я горжусь тем, чем я занимаюсь…

Елена С.: Очень приятно это слышать.

Михаил Баранник: Мне приятно проводить людей по нашей клинике, показывать, а в конце экскурсии для врачей-коллег сказать: «Вы знаете, это – государственная клиника!» У людей падает челюсть – не может быть!

Елена С.: Она государственная в том смысле, что принадлежит государству.

Михаил Баранник: Она стопроцентно федеральное учреждение.

Елена С.: Многие сейчас противопоставляют государственную медицину как бесплатную, и коммерческую как платную.

А у вас платная государственная клиника.

Михаил Баранник: Медицина никогда не была бесплатной. Люди отчисляли достаточное количество денег государству. Чтобы государство могло потом финансировать медицину. Вот и сейчас государство финансирует эту медицину, но исключительно в разделе оказания бесплатных и так называемых квотных медицинских услуг. Мы относимся к центру высоких технологий. Поэтому по квотам у нас лечится определённое количество людей.

Елена С.: Но в пластической хирургии квот, по-видимому, не бывает?

Михаил Баранник: О ней вообще никто не говорит, какие квоты?

Елена С.: Понятно, значит вы – сторонник лазерных технологий, давно и успешно их применяете…

Михаил Баранник: Я сторонник любых новых технологий. Мы применяем эндоскопические операции. Мы применяем лазерные операции, мы применяем современные методы не лазерные, вот, в частности термолифтинг. Мы с удовольствием применяем новые медицинские препараты. Если я, это моё субъективное мнение, считаю, что эти препараты эффективны - это относится к косметологии в первую очередь – тоя иду к начальству, я доказываю, что нам надо это купить. Мы покупаем это, мы применяем это, мы смотрим на результаты, мы их оцениваем. Если считаем, что они хорошие, то мы пишем статьи, делимся с коллегами. Если мы считаем, что это плохо, мы не пишем никаких статей, мы просто отказываемся от тех или иных видов услуг или препаратов ищем новые. Вот и всё.

Всё равно это – бизнес. Медицина в конечном итоге – бизнес. Мы просто ушли от этого понимания  за годы советской власти.

Елена С.: А имеет ли этот бизнес какие-то особенности по сравнению с другим бизнесом? Кастрюлями торговать или медицинскими услугами разница есть? 

Михаил Баранник: Трудно сказать. На мой взгляд, каждый бизнес должен быть честным. Другое дело, когда ты продаёшь   плохую кастрюлю совершенно другая, чем когда ты делаешь плохую операцию.

Елена С.: Любой бизнес предполагает стремление как можно больше продать. Не бывает бизнесмена, который говорит: « Я  торгую этими кастрюлями, но они, конечно не очень… 

Михаил Баранник: Я вам говорил, что я стремился прийти в государственную клинику. Именно здесь это преимущество. Да я себя продаю, я продаю свои медицинские услуги. Но я могу продавать их так, как мне нравится, с той степенью моего личного пространства, которое я считаю допустимым.  В коммерческой - это не так просто. Сказали бы, что нам такой человек, который не зарабатывает, не нужен.

Елена С.: Сейчас в коммерческие медицинские учреждения, особенно в стоматологии это распространено, набирают гастарбайтеров. Они бесправны и покорно выполняют установки хозяев.

Михаил Баранник: А вы не задумывались о том, что где-то с 1991 -92 года у нас подготовка специалистов стала нулевой. Ведь мы все знаем, что студенты покупают себе диплом. Они платят за каждый зачет, за каждый экзамен. Можно не учится. Вот он не выучившись, взяв у родителей, или сам, заработав какую-то сумму денег, он выходит из медицинского института с желанием как минимум эти деньги отработать. Он приходит и начинает говорить: «Так, за Сигварис я возьму деньги, за таблетки я возьму деньги… и так далее.

Елена С.: Михаил Иванович, у нас очень интересный разговор, но я боюсь, как бы Елена Олеговна не ушла. Мы всё-таки уже полтора часа разговариваем.

Большое спасибо. Я узнала много интересного.

Елена С.

10 мая 2008г.